Глава 7
– Вы прекрасный рассказчик, – тихо говорю я, все еще находясь под впечатлением истории. Я испытывала такое в первый раз – закрывая глаза, слушая его голос, мне казалось, что я вижу эту историю со стороны.

Туманный осенний лес – не такой, как сейчас: более поздняя осень, с ночными заморозками, листьями, припорошенными первым снегом, заиндевевшими голыми ветвями. Испуганную молодую девушку, бегущую к подножию скалы. Алый плащ красиво колышется от ее движений. Почему-то мне кажется, что он должен быть именно алым – видимо, я пересмотрела фильмов про Белоснежку и Красную шапочку, а может быть, потому, что алый красивее всего смотрится на фоне золотистых опавших листьев. Лицо скрыто капюшоном. Я не вижу глаз, но чувствую ее страх – он витает в воздухе вокруг нее.

Жертву – бледную, распростертую на земле, с раскрытыми пустыми глазами, устремленными в серое небо. Мужчину с тревожным, затравленным взглядом, стоящего на вершине скалы. Он напряженно смотрит вдаль, не в силах поверить, что в нем сидит монстр, не в силах жить дальше с таким грузом на сердце.

Полное раскаяния лицо девушки – теперь я отчетливо представляю ее. Она выглядит моложе своих лет, хрупкая и миниатюрная, со светлыми, почти белыми волосами и ангельским лицом. Ее глаза полны страха и слез. Она должна принять важное решение. Теперь ей приходится нести ответственность не только за себя – еще за упрямую маленькую жизнь, зародившуюся внутри нее.

– Они вернулись в пещеру и занялись подготовкой к побегу, – слышится голос Эрвина. – Даниэль решил, что медлить больше нельзя. Их пещеру могут найти со дня на день, кроме того, до следующего полнолуния меньше месяца, и к этому времени они должны отыскать надежное укрытие для Даниэля. Теперь, зная правду, он не имел права допустить еще одно убийство.

– На самом деле, это был ужасный план, – шепчу я. – Уйти навсегда, чтобы жить в постоянном напряжении, мучиться от неизвестности? А если он все-таки невиновен? Каждое полнолуние запирая себя в подвале, он никогда не узнал бы правду. Пять мертвых девушек… Его бы день за днем съедало чувство вины. Лора боялась бы его. Они все равно не смогли бы жить нормальной жизнью.

– Видимо, Лора думала так же. Но она сделала вид, что согласилась с планом Даниэля. Его план был прост, но рискован. Для побега им нужны были лошади и деньги. Того, что Даниэль взял с собой в пещеру, хватило бы только на пропитание на первое время. Поэтому им ничего не оставалось, как обратиться к тетке Даниэля, Агате, которая жила в поместье последний год. Она тепло относилась к Даниэлю и сочувствовала его болезни, и он надеялся, что она захочет помочь, если Лора обратится к ней. Тогда все будет просто: в условленную ночь Агата ослабит охрану поместья, Лора и Даниэль проникнут внутрь, возьмут все самое необходимое и спокойно уедут.

– Но ведь… после пятого убийства, наверняка, вся округа была на ушах. А Лоре нужно было дойти до поместья, вернуться, затем дойти до поместья с Даниэлем…

– Да, но они не придумали способа лучше. Бежать было опасно, оставаться в пещере тоже. Они договорились, что, если Лору поймают, она скажет, что Даниэль удерживал ее силой. Тогда, если к вечеру она не вернется, Даниэль лесами доберется до Мюнхена и будет ждать Лору в церкви Святого Петра, а потом они решат, что делать дальше.

Этот план был гораздо сложнее – ведь Даниэлю пришлось бы искать жилье в Мюнхене и затем каким-то образом добывать деньги на покупку дома. Кроме того, он на неопределенное время оставался без присмотра, поэтому они надеялись, что все пройдет гладко.

Им повезло. Лора добралась до поместья незамеченной. Агата тепло встретила ее, предложила любую посильную помощь, и Лора рассказала, что нужно сделать.

Я уже говорил, Лора только сделала вид, что согласилась с планом Даниэля. Она считала, что разумнее показать Даниэля докторам, попытаться вылечить его. Она хотела нормальной жизни и мужа, которого не нужно запирать в подвале каждую ночь и который не представляет опасности для всей округи. Возможно, она боялась за ребенка, – разве можно было предсказать, как поведет себя Даниэль во время очередного приступа? Может, то, что он до сих пор не убил ее, – просто счастливая случайность? Конечно, я не могу знать, о чем она думала, я знаю только, что она попросила у Агаты экипаж и охрану из шести человек, которые проследят за безопасностью Даниэля и доставят его в Мюнхен, даже если он будет сопротивляться. К его родителям. У которых были и деньги, и связи, необходимые для лечения.

Сначала все шло по плану: Даниэля поймали, усадили в экипаж, и Лора села вместе с ним. Она, как могла, успокаивала его, пыталась привести в чувство. Наверное, она надеялась, что самое страшное позади… Они уехали совсем недалеко. Экипаж окружили разъяренные жители Андерденда. Даниэль был связан, поэтому, когда на них напали, он даже не мог защитить себя. Правда, он и не особенно пытался. Его выволокли на улицу и повесили той же ночью, не дожидаясь суда и расследования.
Я смотрю на Эрвина, чувствуя, как из глаз бегут слезы, которые я уже и не пытаюсь скрыть.

– Что случилось? – бормочу я, всхлипывая. – Почему их поймали?

– Скорее всего, за поместьем следили, зная, что рано или поздно Даниэлю придется выйти из леса за едой или деньгами.

– Но все равно, вы говорите, что экипаж окружили разъяренные жители, значит, их было много? Охрана справиться не смогла?

– Да. Их было много, – спокойно отвечает Эрвин.

Я отвожу взгляд. Мы молчим. Не могу представить, что они пережили той ночью. «Даниэль был связан, поэтому, когда на них напали, он даже не мог защитить себя». Потом его повесили на ее глазах. И она знала, что это ее вина. Она обманула его. Если бы они придерживались его плана, Даниэль, скорее всего, остался бы жив. А было ли это лучшим вариантом? Несмотря ни на что, Даниэль был виновен, и он был опасен.

Я на мгновение представляю себе эту картину: что чувствовал в тот момент он? Простил ли он ее перед смертью, или умер, переполненный яростью и горечью от ее предательства?

– От имения идет всего одна дорога, и она проходит мимо Андерленда. Если человек, наблюдавший за поместьем, заметил Даниэля, у него было время добежать до деревни и разбудить жителей, а потом напасть на экипаж. Все нужно было делать быстро, но это было возможно. Если вы это имеете в виду.

– Что стало с Лорой? – спрашиваю я, не поднимая глаз. – Ее же не повесили?

Голос Эрвина звучит глухо:

– Нет. Но я не нашел никакой информации о том, как она жила дальше.

– Откуда вы все это знаете? – я поднимаю на него заплаканные глаза, – в таких подробностях? Это…

Эрвин молча и неотрывно смотрит на меня, а у меня в голове прыгают мысли. Его рассказ был слишком подробным. Тайная свадьба, беременность Лоры, куча мелких деталей – о том, как она не спала, карауля Даниэля ночами, как бежала к скале, когда стала подозревать его, как они обсуждали планы на будущее. Я вспоминаю, как резко Эрвин возразил, когда я предположила, что Даниэль слышал голоса. То есть, он точно знал, что нет. Такие сведения нельзя узнать из архивных документов, только из личных записей – мемуаров, дневников. Раз Эрвин не знал, что стало с Лорой после гибели Даниэля, значит, если она и вела какие-то дневники в тот период жизни, Эрвин их не нашел. А на дневники Даниэля я случайно наткнулась в прошлый раз, они были здесь, все сто пятьдесят лет они пролежали в пещере.

Но тогда получается, что Эрвин не мог читать никаких личных записей. Если только… Если только он в этой пещере не впервые.
Он не впервые в этой пещере, повторяю я про себя, и вдруг понимаю, что да, так и есть. Меня охватывает паника. Непонятно, что он задумал, но, похоже, он прекрасно знает это место. Какими слабыми и наигранными были и его удивление, и радость, когда я показала ему пещеру! Он знал о ней. Но зачем-то заставил меня думать, что не знает. И заманил внутрь.

Интересно, он уже понял, что я обо всем догадалась? Если нет, то у меня есть шанс сбежать, но как, если он стоит прямо у входа? Ну и идиотка же я! Мало того, что никто не знает, что я ушла в лес с Эрвином, я еще и привела его в место, которое невозможно найти.

Я глубоко вдыхаю, вытираю слезы. Эрвин что-то говорит, но я не вслушиваюсь и не понимаю, только пытаюсь сообразить, как выбраться из пещеры. Осторожно, стараясь не показать своих намерений, я осматриваюсь. Эрвин стоит рядом с кухонной зоной, будто специально преграждая мне выход. Что делать? Отвлечь его? Не получится – даже если мне удастся выскользнуть из пещеры, он без труда меня догонит.

Мой взгляд падает на большой чугунок, стоящий на узкой столешнице.

– Все это… все это печально, – медленно говорю я, вставая. – Это… это удивительно – уйти из роскошного дома, спрятаться в этой пещере… – я подхожу все ближе к Эрвину. – Ведь, наверное, тяжело после серебряной посуды переходить на питание из этого, – я указываю на чугунок, резко хватаю его и со всей силы ударяю Эрвина. Он пошатывается и начинает проседать. Я быстро проскакиваю мимо него и бегу к выходу.

– Моника! – слышу я за спиной.

Черт, черт, черт! Мне не удалось его вырубить. Значит, он бежит следом.

На улице льет дождь. Я в панике несусь вперед, не разбирая дороги, поскальзываясь и стараясь не упасть.

– Моника! Да подожди же! Остановись!

Холодные капли барабанят по лицу, голове, плечам. Кофта уже намокла. Куртка, конечно, осталась в пещере.

Дыхание сбивается. Шансов мало. Эрвин гораздо выносливее меня, а я уже почти выдохлась. Если бы я дотянулась до затылка и ударила сильнее, я бы вырубила его. И смогла бы выиграть время. Но у меня ничего не вышло. Мне не удалось оторваться. И спрятаться не выйдет: я в белой кофте. На фоне желто-коричневого леса. Я – идеальная мишень.

Голос приближается. Я слышу, как он зовет меня по имени и просит остановиться. В голосе звучат панические нотки, и я непроизвольно пытаюсь вслушиваться, но уже слишком поздно. Земля под ногами резко уходит вниз, я поскальзываюсь и качусь по склону.

– Моника!

Все вокруг смешалось. Я зажмуриваюсь, инстинктивно пытаясь защитить лицо и голову, чувствуя, как мое тело подпрыгивает и ударяется о камни и жесткие корни. Я даже не чувствую боли – только растерянность и желание съежиться, укрыться и скорее прекратить это безумное кружение.

– Моника! Обрыв! Там обрыв! Хватайся за что-нибудь! Слышишь? Хватайся за корни!

Я не сразу поняла, что он кричит. Обрыв. Впереди обрыв. Обрыв! Я вытягиваю руки, пытаюсь зацепиться за корни, но пальцы соскальзывают и срываются. Полный страха голос Эрвина все просит и просит меня остановиться.

В конце концов мне удается ухватиться за тонкий ствол дерева. Я быстро вытягиваю вторую руку и обхватываю ствол с другой стороны, пытаясь затормозить мое тело, которое так и норовит развернуться и катиться дальше.

– Держись! Я уже иду. Не отпускай руки!

Голова гудит и кружится. Грудь болит от быстрого бега, я все еще не могу отдышаться.

– Я здесь. Все хорошо, – Эрвин склоняется ко мне, я чувствую его руки на талии. – Я тебя держу, – говорит он твердо. – Отпускай.

Но я мотаю головой, вспоминая о карусели перед глазами в те мгновения, когда я катилась вниз.

– Я тебя держу, – еще тверже и спокойнее повторяет Эрвин. – Давай я помогу тебе встать.

Медленно, по очереди, я отцепляю руки от ствола и сажусь. Шок проходит, и теперь я чувствую каждую ссадину и синяк. Руки трясутся, они перепачканы землей вперемешку с кровью. Я пытаюсь успокоить дыхание и откидываю прилипшие к лицу волосы, не поднимая глаз на Эрвина.

– У тебя все цело?

– Н-не знаю, я… не уверена.

– Ты молодец, что удержалась. Посмотри, что впереди.

Я поворачиваю голову следом за Эрвином. Примерно через десяток метров пологий склон заканчивается резким обрывом. У меня перехватывает дыхание.

– Ого, – только и говорю я.

– Где болит? – руки Эрвина быстро ощупывают меня, видимо, в поисках переломов. Я вздрагиваю и инстинктивно отстраняюсь, но он не отпускает меня. – Что это было? – я отвожу взгляд, но Эрвин встряхивает меня и заставляет посмотреть на себя. – Почему ты меня боишься?

– Ты был в этой пещере не в первый раз, верно? – по его лицу я понимаю, что права, но мне уже и не нужно никаких подтверждений. – Конечно, был.

– И ты решила, что я опасен?

– Тогда зачем все это? – странно, но теперь я совершенно не чувствую страха, только возмущение. – Ты говоришь, что это дело всей твоей жизни, я меняю планы, ссорюсь с Полом – и ради чего? Сначала ты заставляешь меня подняться на скалу, потом заманиваешь… подожди! – у меня появляется ужасное подозрение. – Ты… ты нарочно вел меня мимо пещеры? Когда сказал, что мы сбились с пути, ты вел меня к ней?

Эрвин вдруг рассмеялся.

– Убери руки! – я отталкиваю его и пытаюсь подняться, игнорируя его помощь и опираясь о ствол дерева.

– Прости, у тебя отвратительная память на местность. Ты заметила пещеру, только когда мы проходили мимо нее второй раз.

– Что-о-о-о? Второй? А если бы я промолчала? Так и водил бы меня кругами?

– Ну, я надеялся, что твоя совесть возьмет верх.

– Эрвин, – говорю я как можно спокойнее, снимая мокрые листья с одежды, – поскольку мы знакомы второй день, я хотела бы получить объяснения. А потом прошу проводить меня до гостиницы.

– Конечно, – соглашается он. – Давай вернемся в пещеру, я все тебе объясню.

– Нет! Я хочу домой! – выкрикиваю я. Эрвин молча протягивает мне руку. – К мужу, – добавляю я и всхлипываю.

– Ты вся мокрая и в грязи, – его голос звучит спокойно и убедительно. – Что скажет твой муж, если увидит тебя в таком виде?

– Я уже подумала, что он ни в каком виде меня не увидит. Эрвин, ты ведешь себя очень странно.

– Хорошо, сейчас мы зайдем за курткой, немного обсохнем и пойдем домой, да?

Я понимаю, что он прав, поэтому мне приходится согласиться.

– И не бойся меня, пожалуйста. Неужели я похож на маньяка?

– Честно? – спрашиваю я с сарказмом.

Эрвин качает головой и снова протягивает руку.

– Я поднимусь без посторонней помощи.

– Как скажешь, – он делает шаг наверх. Я медленно взбираюсь на склон, но мои ноги разъезжаются в разные стороны. Я бросаю взгляд на Эрвина – он идет вверх без видимых усилий.

– В следующий раз, когда соберешься убегать от маньяка по лесу, позаботься об экипировке, – говорит он резко, беря меня за руку и подтягивая к себе.

Я съеживаюсь от боли.

– Эй, что такое? – он тут же отпускает мою руку. Его голос становится мягче. Я мотаю головой, показывая, что все в порядке, но Эрвин не обращает на это никакого внимания. – Где болит?

– Проще сказать, где не болит, – признаюсь я. – А на правую ногу вообще невозможно наступить.

Эрвин шумно выдыхает и приобнимает меня за талию.

– Обхвати меня за шею.

– Эрвин, я…

– Хватайся, я тебе говорю. Ты уже вся вымокла под этим чертовым дождем. И я вместе с тобой. Продолжим разговор в пещере.
Я повинуюсь, однако ситуацию это не спасает: рука Эрвина ложится как раз поверх огромной ссадины на боку, которую я получила, когда моя кофта зацепились за корень дерева. Я морщусь и непроизвольно отстраняюсь.

– Тогда сделаем по-другому. Я сейчас нагнусь, а ты обхватишь меня обеими руками за шею и запрыгнешь на спину, понятно?

– Понятно, – киваю я, чувствуя ужасную неловкость.

– Надеюсь, ты не начнешь меня душить?

– Хватит! Я просто испугалась, и, между прочим, у меня была на это причина!

– Ну, если у тебя была причина, это все меняет, – Эрвин поворачивается ко мне спиной и садится на корточки. – Только имей в виду, что, если ты все-таки меня задушишь, то вряд ли сама выберешься из леса до следующего утра. А мое привидение не будет безобидным.

Я едва сдерживаю нервный смешок и молча запрыгиваю к нему на спину, крепко сжав коленями бока.

– Вот и отлично, – комментирует Эрвин, начиная медленно ползти в гору. – День становится все интереснее.

– Действительно. Я уже сгораю от любопытства и очень жду объяснений.

– Давай помолчим. Говорить тяжело. Ты ведь не пушинка.

– Ну спасибо, – я дергаюсь, намереваясь слезть, но он легко подкидывает меня, крепко держа за ноги.

– Даже не думай. Я хочу как можно быстрее оказаться у огня.

Дождь становится слабее. У входа в пещеру Эрвин аккуратно спускает меня со спины, вводит внутрь и сажает на кровать, а сам подходит к очагу и подкидывает новые поленья в почти потухший костер.

Когда пламя разгорается с новой силой, Эрвин коротко бросает из-за плеча:

– Снимай мокрую одежду.

– Всю? – переспрашиваю я растерянно.

– Раздевайся, я отвернусь. Да не собираюсь я тебя насиловать, – устало выдыхает он. – У меня уже была тысяча возможностей для этого.

Я отворачиваюсь к стене и стаскиваю кофту, затем натягиваю куртку прямо на голое тело. Водонепроницаемые штаны остались совершенно сухими, чего нельзя сказать о насквозь промокших кроссовках и носках.

– Через пару часов все высохнет, – говорит Эрвин, стягивая с себя сначала кофту, а затем и футболку. Я неожиданно замечаю, что смотрю на его голую спину, и, смутившись, опускаю взгляд на пол, но Эрвин так же, как и я, быстро натягивает куртку и поворачивается ко мне. Затем берет у меня вещи и аккуратно раскладывает их у огня. – Будешь чай?

Чай? Серьезно? Он бы не помешал. Но откуда он здесь? Я смотрю на Эрвина в недоумении.

– Я всегда беру с собой кружку, газовую горелку, перекус и пару пакетиков чая, если иду в лес. Старая походная привычка, – поясняет он. – Кстати, еще у меня есть фляга с егермейстером.

Страх совершенно отступил. Мне хочется согреться, поэтому я киваю, соглашаясь и с первым, и со вторым.

– А я даже не подумала о том, чтобы взять еду, – смущенно признаюсь я. – А ведь всего сутки назад я потерялась в лесу и мучилась от голода.

Я мысленно готова к тому, чтобы услышать что-нибудь о том, как это глупо, но вместо этого Эрвин мягко улыбается и отвечает:
– Не волнуйся, я с тобой поделюсь.

Я улыбаюсь ему в ответ, сажусь по-турецки, подтягивая замерзшие ноги ближе к себе, и непроизвольно вздрагиваю, когда шершавая ткань брюк задевает царапину на руке. Похоже, это не укрылось от Эрвина, – он подходит ко мне вплотную, аккуратно берет мою руку и разглядывает ее с обеих сторон.

– Тебя нужно осмотреть и обработать ссадины. У меня есть аптечка.

– Осмотреть? – смущенно спрашиваю я, чувствуя, что начинаю краснеть.

– Моника, я же говорил, я – профессиональный инструктор. Я проходил курсы по оказанию медицинской помощи. Отнесись ко мне, как к врачу, пожалуйста.

– Тогда сначала фляжку, – быстро говорю я. Эрвин усмехается, развязывает рюкзак, достает фляжку и протягивает мне. Егермейстер – пряный, сладкий и густой, от него в груди разливается приятное тепло. Я делаю еще несколько глотков.

– А теперь покажи, где болит.

Я вздыхаю и покорно закатываю рукава на куртке, обнажая ободранные руки.

– Еще здесь, – я показываю на разорванную ткань на колене, – и здесь, – провожу пальцем по скуле, зажмуриваясь и подставляя ему лицо.

– Ты сильно поранилась, – говорит он со вздохом, и в его голосе я слышу сожаление. Он осторожно подворачивает рукав и заливает ссадину антисептиком. Я морщусь. – Сейчас перестанет, – ободряюще говорит Эрвин и переходит к следующей ссадине. Я резко выдыхаю и зажмуриваюсь, стараясь не застонать. Вот черт, как же щиплет. – Извини, так нужно, – говорит он совсем тихо. Я киваю, но все равно едва сдерживаю себя, когда он переходит к следующей.

– Дай егермейстер, – быстро говорю я. Эрвин отстраняется, боль постепенно утихает.

– Держи. – Он снова протягивает мне фляжку, и я делаю несколько крупных глотков, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Разум затуманивается, тело начинает расслабляться. – Еще чуть-чуть, – голос Эрвина становится приглушенным, его движения как будто замедляются. Я смотрю на него в упор. Его лицо совсем рядом, насупленное и сосредоточенное. На лбу красуется огромная шишка.

– О… Эрвин… – шепчу я, невольно прикасаясь к бугру. Эрвин морщится и отклоняется. – Прости, прости, мне ужасно жаль…

– Я прощаю, только не трогай. Ну, вот и все, – он осматривает результат своей работы. Надеюсь, Эрвин не вспомнит про огромную ссадину на боку, из-за которой ему пришлось тащить меня на спине, ведь тогда он заставит меня оголить торс.

– Ты так и не сказал, зачем заманил меня в пещеру, – глухо говорю я, чтобы поменять направление разговора.

– Давай для начала разберемся с чаем, – Эрвин отстраняется, берет котелок и уже на пороге оборачивается и говорит с притворной строгостью: – Только не вздумай от меня сбегать, у меня нет никакого желания искать тебя под дождем. Это понятно?

Я киваю, но Эрвин, видимо, уже во мне не уверен: он замирает на пороге, потом качает головой и берет мои кроссовки.

– Босиком, по крайней мере, ты не уйдешь далеко.

Я оторопело смотрю на него.

– Тогда давай еще егермейстера, – я требовательно протягиваю руку. Где-то в подсознании всплывает мысль, что пора бы остановиться. Но тело все еще болит, к тому же, я никак не могу согреться, поэтому решаюсь сделать еще пару глотков.
Эрвин ушел. Теперь, греясь в тепле от растопленной печки, я чувствую себя на удивление хорошо. За окном шумит дождь, вода просачивается сквозь отверстия в своде и медленно стекает по стенам. Наверное, когда здесь жил Даниэль Манфилд, дыры в потолке были заделаны. Не удивительно, что это место с самого начала показалось мне уютным. Здесь жил не жестокий убийца-маньяк, а любящая пара, счастливая, пусть и совсем короткое время.

Эрвин возвращается быстрее, чем я ожидала, и с полным котелком воды.

– Родник совсем недалеко?

– Ниже по склону.

– Я так понимаю, ты часто здесь бываешь, – усмехнулась я. – У тебя заготовлены дрова, ты знаешь, где родник, и как дойти до пещеры несколькими способами.

– Сейчас уже нет. Раньше – да, когда пытался найти доказательства того, что Даниэль невиновен, – отвечает Эрвин, игнорируя мою иронию.

– А потом?

– А потом я понял, что мне вряд ли удастся это сделать, – говорит он равнодушно, подвешивая котелок над огнем.

– Но ты все-таки хочешь верить, что он невиновен, – я смотрю на него с любопытством. – Хотя все говорит об обратном.

– В него не верила собственная жена, должен же хоть кто-то не подвести.

– Я все-таки не понимаю, зачем тебе это? – и тут же отвечаю сама себе: – Наверное, гуляя по лесу, ты так же, как и я, нашел пещеру, и принял историю Даниэля слишком близко к сердцу? Ведь я тоже начала сомневаться, когда попала сюда, увидела, как он жил…

– Когда у человека в жизни появляется страсть, разве можно объяснить, отчего она взялась? У тебя есть в жизни что-то, что поглощало бы тебя целиком?

– Рисование, – вырывается у меня быстрее, чем я успеваю обдумать ответ. – Точнее, раньше это было рисование, а сейчас я уже не знаю.

– Почему «раньше»?

– Потому что сейчас я почти не рисую.

– Почему же?

– Некогда. Да и… смысл? Когда-то я хотела стать известным художником, но ведь это… нереально. Сейчас я иногда рисую ради удовольствия, но довольно редко.

– Почему ты думаешь, что это нереально?

Я пожимаю плечами и смотрю на землю.

– Я просто любила рисовать. Точно так же, как миллионы людей по всему миру. Для того чтобы хоть как-то выделиться, выйти хотя бы в сотню лучших, нужен настоящий талант.

– И почему же ты считаешь, что у тебя его нет?

– Эрвин, ну, я… по образованию я дизайнер. Да, у меня есть тяга к прекрасному, я умею сочетать цвета, фактуры, линии… Но ведь я этому училась. Не могут же все люди, которые любят рисовать, стать художниками. Миру нужны еще и дизайнеры, архитекторы, иллюстраторы, визажисты, наконец. Все они немного художники.

– Но ты же мечтаешь о том, чтобы стать известным художником, а не известным дизайнером или визажистом.

– Я уже не мечтаю. Это было давно, – отвечаю я с усмешкой, чувствуя, как в груди что-то сжимается, словно мне неприятно вспоминать об этом.

– Да, ведь теперь ты строишь карьеру в «Мара».

– Да, – соглашаюсь я. – Теперь я мечтаю о карьере в «Мара».

– Мечтаешь?

Я отвожу глаза. От этого разговора мне становится неуютно.

– Быть художником – это глупая и нерациональная детская мечта. Да куча детей мечтают об этом!

– А разве мечта должна быть рациональной?

– Меня устраивает моя работа. «Мара» – известная компания, у меня отличная начальница и коллектив. А художник… это же… сплошная… нестабильность. Зависимость от желаний публики. Рисование на заказ. Пока не сделаешь себе имя, почти никакого заработка. В общем… я решила, что такая жизнь не для меня.

– Это Пол рассказал тебе, как ужасно быть художником?

– О, ну, моя мама с детства говорила, что для того, чтобы твердо стоять на ногах, нужна хорошая стабильная профессия. Но я не думала, что справлюсь… с аналитической работой. Пол, наоборот, помог мне поверить в себя, и дела идут неплохо.

– Понятно. Значит, ты довольна тем, как все в итоге устроилось?

– Ну да, а почему я должна быть не довольна? У меня прекрасная жизнь. Я живу в Нью-Йорке, работаю в известной компании, у меня прекрасный муж, у которого дела идут в гору…

– Вы давно женаты?

– Официально всего пару недель.

– Правда? – спрашивает Эрвин с искренним удивлением в голосе.

– Мы никогда не придавали браку особого значения, для нас это просто формальность. Мы давно живем вместе, любим друг друга – ведь это самое главное.

– Если для вас это формальность, почему вы все-таки поженились?

– Из-за карьеры Пола. Его начальник очень старомоден в этом плане. Он ценит семейные отношения, все партнеры – женатые люди, а Пол вот-вот должен стать партнером… И потом, рано или поздно у нас появятся дети, и с юридической точки зрения будет лучше, если они родятся в официальном браке.

– Официально оформите отношения, – повторяет Эрвин со скептической усмешкой. – Я, видимо, тоже старомоден, или чего-то не понимаю.

– Нет, я целиком и полностью за любовь, верность и моногамные отношения. Я не понимаю смысла всех этих церемоний. Неужели из-за подписи в документах меньше пар распадается? Или любовь усиливается? Это же просто смешно.

– Но если эти церемонии сохранились на протяжении сотен лет, может быть, в них что-то есть?

– Самое главное – искренние чувства. Я очень люблю Пола и счастлива с того момента, как мы познакомились. И для нас не имеет значения, что по этому поводу думают другие.

– Понятно. Кажется, вода вскипела, – говорит Эрвин, запуская руки в рюкзак в поисках чая.

– Эрвин, зачем ты привел меня сюда? – снова спрашиваю я.

– Допустим, я подумал, что ты можешь быть мне полезной.

– Полезной? Ты думаешь, я смогу найти доказательства того, что Даниэль невиновен? – Эрвин кивает. – Это несерьезно. Через несколько дней я возвращаюсь домой. И почему ты решил…

– Тебя тронула эта история, – перебивает он, поворачиваясь ко мне. – Ты не просто так пошла в лес. Ты – второй человек за сто пятьдесят лет, который нашел пещеру Даниэля. За один день. Ты можешь помочь мне, Моника. Я привел тебя сюда только для того, чтобы эта история зацепила тебя так же, как меня. Рассказывать ее, сидя за столиком кафе или на месте событий, – две большие разницы.

– Ты знаешь об этой истории все, в мельчайших деталях. Неужели ты думаешь, что я за неделю найду что-то еще?

– Я не знаю, – Эрвин пожимает плечами. – Возможно, все, что нужно, – просто свежий взгляд.

Я смотрю на огонь, пляшущий в печи.

– Эрвин, прости, но я ничем не могу тебе помочь. Тем более, я не вижу в этом смысла. Даниэль давно мертв, и его палачи тоже. Я не понимаю, что и кому ты пытаешься доказать.

– Ну что ж, – отвечает он со вздохом. – Я должен был попытаться.

– Уже поздно, пора возвращаться, – говорю я тихо.

– Да, ты права, – Эрвин ощупывает вещи. – Твои кроссовки еще влажные, а вот кофточка уже высохла.

– Кроссовки за пару часов не высушить.

– Да, это не самая подходящая обувь для прогулок по лесу, – Эрвин зачерпывает кружкой кипяток, кидает пакетик чая и протягивает мне. – У меня с собой орешки, печенье, шоколад и пара сэндвичей.

– Спасибо, – я обхватываю чашку руками. – Я согласна на любую еду, – сейчас при упоминании о ней я почувствовала, как на самом деле проголодалась.

Эрвин раскладывает еду на столе, подложив под нее полиэтиленовый пакет. Глядя на него в профиль, я снова замечаю огромный синевато-фиолетовый бугор на лбу.

– Эрвин, еще раз прости за шишку, пожалуйста. Мне очень стыдно.

– Ничего, к завтра отек сойдет. Можно присесть?

Я двигаюсь, освобождая место для Эрвина. Мы пьем чай и молча едим, слушая потрескивание огня и шелест дождя за окном. Я зачарованно смотрю на пламя.

– Они были счастливы здесь, да? – вдруг вырывается у меня. – Просто тихо счастливы вдвоем. Здесь не сложно быть счастливым. Когда вот так идет дождь за окном. Я… извини, – я встряхиваю головой. Не хватало еще разоткровенничаться. Это все егермейстер. Нужно допивать чай и скорее возвращаться к Полу. Я на мгновение представляю его здесь – красивого, стильного, уверенного в себе – и с грустью понимаю, что он никогда не вписался бы в это место. Он никогда бы не понял меня, не поверил, что здесь можно быть счастливыми вдвоем. И от этих мыслей мне почему-то становится грустно.

– Спасибо за чай. И за обед, – говорю я совсем тихо, ставлю пустую кружку на стол, беру егермейстер и делаю глоток. Потом молча протягиваю фляжку Эрвину, вопросительно глядя на него. Эрвин кивает, принимая фляжку из моих рук.

– Ну что, идем? Уже темнеет, – говорю я обеспокоенно.

– Не волнуйся, я выведу тебя даже в полной темноте.

– Не хочу лишний раз злить Пола.

Эрвин встает, снимает с печки свою одежду, отворачивается, быстро одевается и выливает остатки воды из котелка на очаг. Потом снимает мою одежду и кроссовки и протягивает мне.

– Я подожду снаружи, – говорит он, поднимая ворот куртки и выходя из пещеры. Я смотрю ему вслед. Он выглядит то ли разочарованным, то ли расстроенным. Неужели он и правда рассчитывал, что я смогу ему помочь? Но как? Я быстро натягиваю одежду, обуваю кроссовки – они все еще немного сыроваты, но это не важно, потому что они станут мокрыми снова через пять минут после выхода из пещеры.

Уже у выхода я вспоминаю про дневники. Дневники Даниэля. Конечно, Эрвин рассказал мне всю историю от начала до конца, но это была его версия, возможно, пересказ Даниэля будет немного другим. В конце концов, что я теряю, – ведь я могу попробовать помочь Эрвину. В худшем случае у меня просто ничего не получится. У меня еще несколько дней отпуска – может, мне удастся уговорить Пола провести их в Андерленде? Вчера он купил билеты на вечер воскресенья с вылетом из Мюнхена, так что время у меня есть.

Я открываю скрипящий ящик письменного стола, достаю тетради и прячу их под кофту, прижав к животу поясом брюк – так должно быть совсем не заметно.

Прихрамывая, я выхожу из пещеры. Лес погружается в сумерки, дождь прекратился. Эрвин стоит в паре шагов от меня.

– Ты хромаешь?

– Это ничего, просто я не смогу идти быстро, – смущенно улыбаюсь я. – Надеюсь, ты никуда не торопишься?

– Ты вообще идти сможешь?

– А у меня есть выбор? – я пытаюсь перевести все в шутку.

Эрвин качает головой, снимает рюкзак и протягивает мне.

– Надевай рюкзак и запрыгивай мне на спину.

– Я… что… опять? Нет!

– Запрыгивай, я тебе говорю.

– Эрвин, если Пол увидит меня в такой… позиции…

– Не увидит, перед выходом из леса я тебя сниму.

– Ну хорошо, – со вздохом я надеваю нелегкий рюкзак Эрвина, забираюсь к нему на спину и прижимаюсь щекой к плечу.

Тетради больно впиваются в живот. Эрвин сплетает руки за спиной, поддерживая, чтобы я не сползала. Странно, но в такой позе я чувствую себя на удивление спокойно и удобно. Похоже, егермейстер сломал мою неловкость и стеснение.

– Держишься? – спрашивает Эрвин, тяжело дыша.

– Держусь, – отвечаю ему в самое ухо. – Эрвин, зачем тебе это нужно?

– Не скажу.

– Нам долго идти до города?

– Таким темпом больше часа.

– Что-о? – я приподнимаю голову. – Ты готов тащить меня целый час? И только ради того, чтобы я помогла тебе в расследовании?

– Ты все равно не дойдешь сама, предлагаешь бросить тебя?

– Эрвин, я тебе нравлюсь? – Похоже, егермейстер дошел до головы.

Эрвин подавил смешок.

– Какая разница, если ты без ума от своего мужа?

– Просто любопытно.

– Тебе стоит проветриться перед тем, как я передам тебя Полу. Хватит того, что ты вся в синяках и в разодранной одежде, – как он вообще на это отреагирует?

Я хихикаю. Похоже, я действительно нетрезва. Пол будет в шоке. Он всегда пил очень мало – не больше пары бутылок пива или бокалов вина. Или двух-трех порций виски. А я в последний раз чувствовала такое опьянение еще в колледже.

– О, я боюсь даже думать об этом. Нужно что-то придумать, или придется импровизировать…

– То есть ты не собираешься рассказывать ему правду? – в голосе Эрвина слышится любопытство.

– Не уверена, что эта правда ему понравится, – признаюсь я. – Если честно, я совершенно забыла о той ситуации в баре, и Пол не знает, что я пошла в лес именно с тобой. Конечно, лучше рассказать ему правду, но я боюсь подумать, чем это может кончиться. Так что я понятия не имею, как буду все это ему объяснять. Проще всего сказать, что я поскользнулась и упала. Не обязательно же вдаваться в подробности?

– Наверное. Моника, мне жаль. Я, правда, надеюсь, что у тебя не будет проблем из-за… сегодняшнего.

– Ну, если он не узнает о тебе и поверит, что я просто упала в овраг, то, думаю, я отделаюсь легким испугом, – с усмешкой говорю я.

– Ты дыши глубже, – советует Эрвин. – Тогда, может, алкоголь быстрее выйдет.

– Ну ладно, – отвечаю я разочарованно и с удивлением ловлю себя на мысли, что мне нравится с ним разговаривать. Очень легко, как со старым другом, которого знаешь тысячу лет. Перед которым не стараешься казаться лучше, чем ты есть на самом деле. Наверное, это от того, что я вижу его в последний раз, поэтому совершенно не забочусь о том, что он будет думать обо мне.

Странно, но от этой мысли мне почему-то становится грустно, и я, вздохнув, снова прижимаюсь щекой к его плечу. Мне становится тепло и уютно. И в голове вдруг появляется мысль, что было бы здорово, если бы этот день не заканчивался так быстро.
– Вы прекрасный рассказчик, – тихо говорю я, все еще находясь под впечатлением истории. Я испытывала такое в первый раз – закрывая глаза, слушая его голос, мне казалось, что я вижу эту историю со стороны.

Туманный осенний лес – не такой, как сейчас: более поздняя осень, с ночными заморозками, листьями, припорошенными первым снегом, заиндевевшими голыми ветвями. Испуганную молодую девушку, бегущую к подножию скалы. Алый плащ красиво колышется от ее движений. Почему-то мне кажется, что он должен быть именно алым – видимо, я пересмотрела фильмов про Белоснежку и Красную шапочку, а может быть, потому, что алый красивее всего смотрится на фоне золотистых опавших листьев. Лицо скрыто капюшоном. Я не вижу глаз, но чувствую ее страх – он витает в воздухе вокруг нее.

Жертву – бледную, распростертую на земле, с раскрытыми пустыми глазами, устремленными в серое небо. Мужчину с тревожным, затравленным взглядом, стоящего на вершине скалы. Он напряженно смотрит вдаль, не в силах поверить, что в нем сидит монстр, не в силах жить дальше с таким грузом на сердце.

Полное раскаяния лицо девушки – теперь я отчетливо представляю ее. Она выглядит моложе своих лет, хрупкая и миниатюрная, со светлыми, почти белыми волосами и ангельским лицом. Ее глаза полны страха и слез. Она должна принять важное решение. Теперь ей приходится нести ответственность не только за себя – еще за упрямую маленькую жизнь, зародившуюся внутри нее.

– Они вернулись в пещеру и занялись подготовкой к побегу, – слышится голос Эрвина. – Даниэль решил, что медлить больше нельзя. Их пещеру могут найти со дня на день, кроме того, до следующего полнолуния меньше месяца, и к этому времени они должны отыскать надежное укрытие для Даниэля. Теперь, зная правду, он не имел права допустить еще одно убийство.

– На самом деле, это был ужасный план, – шепчу я. – Уйти навсегда, чтобы жить в постоянном напряжении, мучиться от неизвестности? А если он все-таки невиновен? Каждое полнолуние запирая себя в подвале, он никогда не узнал бы правду. Пять мертвых девушек… Его бы день за днем съедало чувство вины. Лора боялась бы его. Они все равно не смогли бы жить нормальной жизнью.

– Видимо, Лора думала так же. Но она сделала вид, что согласилась с планом Даниэля. Его план был прост, но рискован. Для побега им нужны были лошади и деньги. Того, что Даниэль взял с собой в пещеру, хватило бы только на пропитание на первое время. Поэтому им ничего не оставалось, как обратиться к тетке Даниэля, Агате, которая жила в поместье последний год. Она тепло относилась к Даниэлю и сочувствовала его болезни, и он надеялся, что она захочет помочь, если Лора обратится к ней. Тогда все будет просто: в условленную ночь Агата ослабит охрану поместья, Лора и Даниэль проникнут внутрь, возьмут все самое необходимое и спокойно уедут.

– Но ведь… после пятого убийства, наверняка, вся округа была на ушах. А Лоре нужно было дойти до поместья, вернуться, затем дойти до поместья с Даниэлем…

– Да, но они не придумали способа лучше. Бежать было опасно, оставаться в пещере тоже. Они договорились, что, если Лору поймают, она скажет, что Даниэль удерживал ее силой. Тогда, если к вечеру она не вернется, Даниэль лесами доберется до Мюнхена и будет ждать Лору в церкви Святого Петра, а потом они решат, что делать дальше.

Этот план был гораздо сложнее – ведь Даниэлю пришлось бы искать жилье в Мюнхене и затем каким-то образом добывать деньги на покупку дома. Кроме того, он на неопределенное время оставался без присмотра, поэтому они надеялись, что все пройдет гладко.

Им повезло. Лора добралась до поместья незамеченной. Агата тепло встретила ее, предложила любую посильную помощь, и Лора рассказала, что нужно сделать.

Я уже говорил, Лора только сделала вид, что согласилась с планом Даниэля. Она считала, что разумнее показать Даниэля докторам, попытаться вылечить его. Она хотела нормальной жизни и мужа, которого не нужно запирать в подвале каждую ночь и который не представляет опасности для всей округи. Возможно, она боялась за ребенка, – разве можно было предсказать, как поведет себя Даниэль во время очередного приступа? Может, то, что он до сих пор не убил ее, – просто счастливая случайность? Конечно, я не могу знать, о чем она думала, я знаю только, что она попросила у Агаты экипаж и охрану из шести человек, которые проследят за безопасностью Даниэля и доставят его в Мюнхен, даже если он будет сопротивляться. К его родителям. У которых были и деньги, и связи, необходимые для лечения.

Сначала все шло по плану: Даниэля поймали, усадили в экипаж, и Лора села вместе с ним. Она, как могла, успокаивала его, пыталась привести в чувство. Наверное, она надеялась, что самое страшное позади… Они уехали совсем недалеко. Экипаж окружили разъяренные жители Андерденда. Даниэль был связан, поэтому, когда на них напали, он даже не мог защитить себя. Правда, он и не особенно пытался. Его выволокли на улицу и повесили той же ночью, не дожидаясь суда и расследования.
Я смотрю на Эрвина, чувствуя, как из глаз бегут слезы, которые я уже и не пытаюсь скрыть.

– Что случилось? – бормочу я, всхлипывая. – Почему их поймали?

– Скорее всего, за поместьем следили, зная, что рано или поздно Даниэлю придется выйти из леса за едой или деньгами.

– Но все равно, вы говорите, что экипаж окружили разъяренные жители, значит, их было много? Охрана справиться не смогла?

– Да. Их было много, – спокойно отвечает Эрвин.

Я отвожу взгляд. Мы молчим. Не могу представить, что они пережили той ночью. «Даниэль был связан, поэтому, когда на них напали, он даже не мог защитить себя». Потом его повесили на ее глазах. И она знала, что это ее вина. Она обманула его. Если бы они придерживались его плана, Даниэль, скорее всего, остался бы жив. А было ли это лучшим вариантом? Несмотря ни на что, Даниэль был виновен, и он был опасен.

Я на мгновение представляю себе эту картину: что чувствовал в тот момент он? Простил ли он ее перед смертью, или умер, переполненный яростью и горечью от ее предательства?

– От имения идет всего одна дорога, и она проходит мимо Андерленда. Если человек, наблюдавший за поместьем, заметил Даниэля, у него было время добежать до деревни и разбудить жителей, а потом напасть на экипаж. Все нужно было делать быстро, но это было возможно. Если вы это имеете в виду.

– Что стало с Лорой? – спрашиваю я, не поднимая глаз. – Ее же не повесили?

Голос Эрвина звучит глухо:

– Нет. Но я не нашел никакой информации о том, как она жила дальше.

– Откуда вы все это знаете? – я поднимаю на него заплаканные глаза, – в таких подробностях? Это…

Эрвин молча и неотрывно смотрит на меня, а у меня в голове прыгают мысли. Его рассказ был слишком подробным. Тайная свадьба, беременность Лоры, куча мелких деталей – о том, как она не спала, карауля Даниэля ночами, как бежала к скале, когда стала подозревать его, как они обсуждали планы на будущее. Я вспоминаю, как резко Эрвин возразил, когда я предположила, что Даниэль слышал голоса. То есть, он точно знал, что нет. Такие сведения нельзя узнать из архивных документов, только из личных записей – мемуаров, дневников. Раз Эрвин не знал, что стало с Лорой после гибели Даниэля, значит, если она и вела какие-то дневники в тот период жизни, Эрвин их не нашел. А на дневники Даниэля я случайно наткнулась в прошлый раз, они были здесь, все сто пятьдесят лет они пролежали в пещере.

Но тогда получается, что Эрвин не мог читать никаких личных записей. Если только… Если только он в этой пещере не впервые.
Он не впервые в этой пещере, повторяю я про себя, и вдруг понимаю, что да, так и есть. Меня охватывает паника. Непонятно, что он задумал, но, похоже, он прекрасно знает это место. Какими слабыми и наигранными были и его удивление, и радость, когда я показала ему пещеру! Он знал о ней. Но зачем-то заставил меня думать, что не знает. И заманил внутрь.

Интересно, он уже понял, что я обо всем догадалась? Если нет, то у меня есть шанс сбежать, но как, если он стоит прямо у входа? Ну и идиотка же я! Мало того, что никто не знает, что я ушла в лес с Эрвином, я еще и привела его в место, которое невозможно найти.

Я глубоко вдыхаю, вытираю слезы. Эрвин что-то говорит, но я не вслушиваюсь и не понимаю, только пытаюсь сообразить, как выбраться из пещеры. Осторожно, стараясь не показать своих намерений, я осматриваюсь. Эрвин стоит рядом с кухонной зоной, будто специально преграждая мне выход. Что делать? Отвлечь его? Не получится – даже если мне удастся выскользнуть из пещеры, он без труда меня догонит.

Мой взгляд падает на большой чугунок, стоящий на узкой столешнице.

– Все это… все это печально, – медленно говорю я, вставая. – Это… это удивительно – уйти из роскошного дома, спрятаться в этой пещере… – я подхожу все ближе к Эрвину. – Ведь, наверное, тяжело после серебряной посуды переходить на питание из этого, – я указываю на чугунок, резко хватаю его и со всей силы ударяю Эрвина. Он пошатывается и начинает проседать. Я быстро проскакиваю мимо него и бегу к выходу.

– Моника! – слышу я за спиной.

Черт, черт, черт! Мне не удалось его вырубить. Значит, он бежит следом.

На улице льет дождь. Я в панике несусь вперед, не разбирая дороги, поскальзываясь и стараясь не упасть.

– Моника! Да подожди же! Остановись!

Холодные капли барабанят по лицу, голове, плечам. Кофта уже намокла. Куртка, конечно, осталась в пещере.

Дыхание сбивается. Шансов мало. Эрвин гораздо выносливее меня, а я уже почти выдохлась. Если бы я дотянулась до затылка и ударила сильнее, я бы вырубила его. И смогла бы выиграть время. Но у меня ничего не вышло. Мне не удалось оторваться. И спрятаться не выйдет: я в белой кофте. На фоне желто-коричневого леса. Я – идеальная мишень.

Голос приближается. Я слышу, как он зовет меня по имени и просит остановиться. В голосе звучат панические нотки, и я непроизвольно пытаюсь вслушиваться, но уже слишком поздно. Земля под ногами резко уходит вниз, я поскальзываюсь и качусь по склону.

– Моника!

Все вокруг смешалось. Я зажмуриваюсь, инстинктивно пытаясь защитить лицо и голову, чувствуя, как мое тело подпрыгивает и ударяется о камни и жесткие корни. Я даже не чувствую боли – только растерянность и желание съежиться, укрыться и скорее прекратить это безумное кружение.

– Моника! Обрыв! Там обрыв! Хватайся за что-нибудь! Слышишь? Хватайся за корни!

Я не сразу поняла, что он кричит. Обрыв. Впереди обрыв. Обрыв! Я вытягиваю руки, пытаюсь зацепиться за корни, но пальцы соскальзывают и срываются. Полный страха голос Эрвина все просит и просит меня остановиться.

В конце концов мне удается ухватиться за тонкий ствол дерева. Я быстро вытягиваю вторую руку и обхватываю ствол с другой стороны, пытаясь затормозить мое тело, которое так и норовит развернуться и катиться дальше.

– Держись! Я уже иду. Не отпускай руки!

Голова гудит и кружится. Грудь болит от быстрого бега, я все еще не могу отдышаться.

– Я здесь. Все хорошо, – Эрвин склоняется ко мне, я чувствую его руки на талии. – Я тебя держу, – говорит он твердо. – Отпускай.

Но я мотаю головой, вспоминая о карусели перед глазами в те мгновения, когда я катилась вниз.

– Я тебя держу, – еще тверже и спокойнее повторяет Эрвин. – Давай я помогу тебе встать.

Медленно, по очереди, я отцепляю руки от ствола и сажусь. Шок проходит, и теперь я чувствую каждую ссадину и синяк. Руки трясутся, они перепачканы землей вперемешку с кровью. Я пытаюсь успокоить дыхание и откидываю прилипшие к лицу волосы, не поднимая глаз на Эрвина.

– У тебя все цело?

– Н-не знаю, я… не уверена.

– Ты молодец, что удержалась. Посмотри, что впереди.

Я поворачиваю голову следом за Эрвином. Примерно через десяток метров пологий склон заканчивается резким обрывом. У меня перехватывает дыхание.

– Ого, – только и говорю я.

– Где болит? – руки Эрвина быстро ощупывают меня, видимо, в поисках переломов. Я вздрагиваю и инстинктивно отстраняюсь, но он не отпускает меня. – Что это было? – я отвожу взгляд, но Эрвин встряхивает меня и заставляет посмотреть на себя. – Почему ты меня боишься?

– Ты был в этой пещере не в первый раз, верно? – по его лицу я понимаю, что права, но мне уже и не нужно никаких подтверждений. – Конечно, был.

– И ты решила, что я опасен?

– Тогда зачем все это? – странно, но теперь я совершенно не чувствую страха, только возмущение. – Ты говоришь, что это дело всей твоей жизни, я меняю планы, ссорюсь с Полом – и ради чего? Сначала ты заставляешь меня подняться на скалу, потом заманиваешь… подожди! – у меня появляется ужасное подозрение. – Ты… ты нарочно вел меня мимо пещеры? Когда сказал, что мы сбились с пути, ты вел меня к ней?

Эрвин вдруг рассмеялся.

– Убери руки! – я отталкиваю его и пытаюсь подняться, игнорируя его помощь и опираясь о ствол дерева.

– Прости, у тебя отвратительная память на местность. Ты заметила пещеру, только когда мы проходили мимо нее второй раз.

– Что-о-о-о? Второй? А если бы я промолчала? Так и водил бы меня кругами?

– Ну, я надеялся, что твоя совесть возьмет верх.

– Эрвин, – говорю я как можно спокойнее, снимая мокрые листья с одежды, – поскольку мы знакомы второй день, я хотела бы получить объяснения. А потом прошу проводить меня до гостиницы.

– Конечно, – соглашается он. – Давай вернемся в пещеру, я все тебе объясню.

– Нет! Я хочу домой! – выкрикиваю я. Эрвин молча протягивает мне руку. – К мужу, – добавляю я и всхлипываю.

– Ты вся мокрая и в грязи, – его голос звучит спокойно и убедительно. – Что скажет твой муж, если увидит тебя в таком виде?

– Я уже подумала, что он ни в каком виде меня не увидит. Эрвин, ты ведешь себя очень странно.

– Хорошо, сейчас мы зайдем за курткой, немного обсохнем и пойдем домой, да?

Я понимаю, что он прав, поэтому мне приходится согласиться.

– И не бойся меня, пожалуйста. Неужели я похож на маньяка?

– Честно? – спрашиваю я с сарказмом.

Эрвин качает головой и снова протягивает руку.

– Я поднимусь без посторонней помощи.

– Как скажешь, – он делает шаг наверх. Я медленно взбираюсь на склон, но мои ноги разъезжаются в разные стороны. Я бросаю взгляд на Эрвина – он идет вверх без видимых усилий.

– В следующий раз, когда соберешься убегать от маньяка по лесу, позаботься об экипировке, – говорит он резко, беря меня за руку и подтягивая к себе.

Я съеживаюсь от боли.

– Эй, что такое? – он тут же отпускает мою руку. Его голос становится мягче. Я мотаю головой, показывая, что все в порядке, но Эрвин не обращает на это никакого внимания. – Где болит?

– Проще сказать, где не болит, – признаюсь я. – А на правую ногу вообще невозможно наступить.

Эрвин шумно выдыхает и приобнимает меня за талию.

– Обхвати меня за шею.

– Эрвин, я…

– Хватайся, я тебе говорю. Ты уже вся вымокла под этим чертовым дождем. И я вместе с тобой. Продолжим разговор в пещере.
Я повинуюсь, однако ситуацию это не спасает: рука Эрвина ложится как раз поверх огромной ссадины на боку, которую я получила, когда моя кофта зацепились за корень дерева. Я морщусь и непроизвольно отстраняюсь.

– Тогда сделаем по-другому. Я сейчас нагнусь, а ты обхватишь меня обеими руками за шею и запрыгнешь на спину, понятно?

– Понятно, – киваю я, чувствуя ужасную неловкость.

– Надеюсь, ты не начнешь меня душить?

– Хватит! Я просто испугалась, и, между прочим, у меня была на это причина!

– Ну, если у тебя была причина, это все меняет, – Эрвин поворачивается ко мне спиной и садится на корточки. – Только имей в виду, что, если ты все-таки меня задушишь, то вряд ли сама выберешься из леса до следующего утра. А мое привидение не будет безобидным.

Я едва сдерживаю нервный смешок и молча запрыгиваю к нему на спину, крепко сжав коленями бока.

– Вот и отлично, – комментирует Эрвин, начиная медленно ползти в гору. – День становится все интереснее.

– Действительно. Я уже сгораю от любопытства и очень жду объяснений.

– Давай помолчим. Говорить тяжело. Ты ведь не пушинка.

– Ну спасибо, – я дергаюсь, намереваясь слезть, но он легко подкидывает меня, крепко держа за ноги.

– Даже не думай. Я хочу как можно быстрее оказаться у огня.

Дождь становится слабее. У входа в пещеру Эрвин аккуратно спускает меня со спины, вводит внутрь и сажает на кровать, а сам подходит к очагу и подкидывает новые поленья в почти потухший костер.

Когда пламя разгорается с новой силой, Эрвин коротко бросает из-за плеча:

– Снимай мокрую одежду.

– Всю? – переспрашиваю я растерянно.

– Раздевайся, я отвернусь. Да не собираюсь я тебя насиловать, – устало выдыхает он. – У меня уже была тысяча возможностей для этого.

Я отворачиваюсь к стене и стаскиваю кофту, затем натягиваю куртку прямо на голое тело. Водонепроницаемые штаны остались совершенно сухими, чего нельзя сказать о насквозь промокших кроссовках и носках.

– Через пару часов все высохнет, – говорит Эрвин, стягивая с себя сначала кофту, а затем и футболку. Я неожиданно замечаю, что смотрю на его голую спину, и, смутившись, опускаю взгляд на пол, но Эрвин так же, как и я, быстро натягивает куртку и поворачивается ко мне. Затем берет у меня вещи и аккуратно раскладывает их у огня. – Будешь чай?

Чай? Серьезно? Он бы не помешал. Но откуда он здесь? Я смотрю на Эрвина в недоумении.

– Я всегда беру с собой кружку, газовую горелку, перекус и пару пакетиков чая, если иду в лес. Старая походная привычка, – поясняет он. – Кстати, еще у меня есть фляга с егермейстером.

Страх совершенно отступил. Мне хочется согреться, поэтому я киваю, соглашаясь и с первым, и со вторым.

– А я даже не подумала о том, чтобы взять еду, – смущенно признаюсь я. – А ведь всего сутки назад я потерялась в лесу и мучилась от голода.

Я мысленно готова к тому, чтобы услышать что-нибудь о том, как это глупо, но вместо этого Эрвин мягко улыбается и отвечает:
– Не волнуйся, я с тобой поделюсь.

Я улыбаюсь ему в ответ, сажусь по-турецки, подтягивая замерзшие ноги ближе к себе, и непроизвольно вздрагиваю, когда шершавая ткань брюк задевает царапину на руке. Похоже, это не укрылось от Эрвина, – он подходит ко мне вплотную, аккуратно берет мою руку и разглядывает ее с обеих сторон.

– Тебя нужно осмотреть и обработать ссадины. У меня есть аптечка.

– Осмотреть? – смущенно спрашиваю я, чувствуя, что начинаю краснеть.

– Моника, я же говорил, я – профессиональный инструктор. Я проходил курсы по оказанию медицинской помощи. Отнесись ко мне, как к врачу, пожалуйста.

– Тогда сначала фляжку, – быстро говорю я. Эрвин усмехается, развязывает рюкзак, достает фляжку и протягивает мне. Егермейстер – пряный, сладкий и густой, от него в груди разливается приятное тепло. Я делаю еще несколько глотков.

– А теперь покажи, где болит.

Я вздыхаю и покорно закатываю рукава на куртке, обнажая ободранные руки.

– Еще здесь, – я показываю на разорванную ткань на колене, – и здесь, – провожу пальцем по скуле, зажмуриваясь и подставляя ему лицо.

– Ты сильно поранилась, – говорит он со вздохом, и в его голосе я слышу сожаление. Он осторожно подворачивает рукав и заливает ссадину антисептиком. Я морщусь. – Сейчас перестанет, – ободряюще говорит Эрвин и переходит к следующей ссадине. Я резко выдыхаю и зажмуриваюсь, стараясь не застонать. Вот черт, как же щиплет. – Извини, так нужно, – говорит он совсем тихо. Я киваю, но все равно едва сдерживаю себя, когда он переходит к следующей.

– Дай егермейстер, – быстро говорю я. Эрвин отстраняется, боль постепенно утихает.

– Держи. – Он снова протягивает мне фляжку, и я делаю несколько крупных глотков, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Разум затуманивается, тело начинает расслабляться. – Еще чуть-чуть, – голос Эрвина становится приглушенным, его движения как будто замедляются. Я смотрю на него в упор. Его лицо совсем рядом, насупленное и сосредоточенное. На лбу красуется огромная шишка.

– О… Эрвин… – шепчу я, невольно прикасаясь к бугру. Эрвин морщится и отклоняется. – Прости, прости, мне ужасно жаль…

– Я прощаю, только не трогай. Ну, вот и все, – он осматривает результат своей работы. Надеюсь, Эрвин не вспомнит про огромную ссадину на боку, из-за которой ему пришлось тащить меня на спине, ведь тогда он заставит меня оголить торс.

– Ты так и не сказал, зачем заманил меня в пещеру, – глухо говорю я, чтобы поменять направление разговора.

– Давай для начала разберемся с чаем, – Эрвин отстраняется, берет котелок и уже на пороге оборачивается и говорит с притворной строгостью: – Только не вздумай от меня сбегать, у меня нет никакого желания искать тебя под дождем. Это понятно?

Я киваю, но Эрвин, видимо, уже во мне не уверен: он замирает на пороге, потом качает головой и берет мои кроссовки.

– Босиком, по крайней мере, ты не уйдешь далеко.

Я оторопело смотрю на него.

– Тогда давай еще егермейстера, – я требовательно протягиваю руку. Где-то в подсознании всплывает мысль, что пора бы остановиться. Но тело все еще болит, к тому же, я никак не могу согреться, поэтому решаюсь сделать еще пару глотков.
Эрвин ушел. Теперь, греясь в тепле от растопленной печки, я чувствую себя на удивление хорошо. За окном шумит дождь, вода просачивается сквозь отверстия в своде и медленно стекает по стенам. Наверное, когда здесь жил Даниэль Манфилд, дыры в потолке были заделаны. Не удивительно, что это место с самого начала показалось мне уютным. Здесь жил не жестокий убийца-маньяк, а любящая пара, счастливая, пусть и совсем короткое время.

Эрвин возвращается быстрее, чем я ожидала, и с полным котелком воды.

– Родник совсем недалеко?

– Ниже по склону.

– Я так понимаю, ты часто здесь бываешь, – усмехнулась я. – У тебя заготовлены дрова, ты знаешь, где родник, и как дойти до пещеры несколькими способами.

– Сейчас уже нет. Раньше – да, когда пытался найти доказательства того, что Даниэль невиновен, – отвечает Эрвин, игнорируя мою иронию.

– А потом?

– А потом я понял, что мне вряд ли удастся это сделать, – говорит он равнодушно, подвешивая котелок над огнем.

– Но ты все-таки хочешь верить, что он невиновен, – я смотрю на него с любопытством. – Хотя все говорит об обратном.

– В него не верила собственная жена, должен же хоть кто-то не подвести.

– Я все-таки не понимаю, зачем тебе это? – и тут же отвечаю сама себе: – Наверное, гуляя по лесу, ты так же, как и я, нашел пещеру, и принял историю Даниэля слишком близко к сердцу? Ведь я тоже начала сомневаться, когда попала сюда, увидела, как он жил…

– Когда у человека в жизни появляется страсть, разве можно объяснить, отчего она взялась? У тебя есть в жизни что-то, что поглощало бы тебя целиком?

– Рисование, – вырывается у меня быстрее, чем я успеваю обдумать ответ. – Точнее, раньше это было рисование, а сейчас я уже не знаю.

– Почему «раньше»?

– Потому что сейчас я почти не рисую.

– Почему же?

– Некогда. Да и… смысл? Когда-то я хотела стать известным художником, но ведь это… нереально. Сейчас я иногда рисую ради удовольствия, но довольно редко.

– Почему ты думаешь, что это нереально?

Я пожимаю плечами и смотрю на землю.

– Я просто любила рисовать. Точно так же, как миллионы людей по всему миру. Для того чтобы хоть как-то выделиться, выйти хотя бы в сотню лучших, нужен настоящий талант.

– И почему же ты считаешь, что у тебя его нет?

– Эрвин, ну, я… по образованию я дизайнер. Да, у меня есть тяга к прекрасному, я умею сочетать цвета, фактуры, линии… Но ведь я этому училась. Не могут же все люди, которые любят рисовать, стать художниками. Миру нужны еще и дизайнеры, архитекторы, иллюстраторы, визажисты, наконец. Все они немного художники.

– Но ты же мечтаешь о том, чтобы стать известным художником, а не известным дизайнером или визажистом.

– Я уже не мечтаю. Это было давно, – отвечаю я с усмешкой, чувствуя, как в груди что-то сжимается, словно мне неприятно вспоминать об этом.

– Да, ведь теперь ты строишь карьеру в «Мара».

– Да, – соглашаюсь я. – Теперь я мечтаю о карьере в «Мара».

– Мечтаешь?

Я отвожу глаза. От этого разговора мне становится неуютно.

– Быть художником – это глупая и нерациональная детская мечта. Да куча детей мечтают об этом!

– А разве мечта должна быть рациональной?

– Меня устраивает моя работа. «Мара» – известная компания, у меня отличная начальница и коллектив. А художник… это же… сплошная… нестабильность. Зависимость от желаний публики. Рисование на заказ. Пока не сделаешь себе имя, почти никакого заработка. В общем… я решила, что такая жизнь не для меня.

– Это Пол рассказал тебе, как ужасно быть художником?

– О, ну, моя мама с детства говорила, что для того, чтобы твердо стоять на ногах, нужна хорошая стабильная профессия. Но я не думала, что справлюсь… с аналитической работой. Пол, наоборот, помог мне поверить в себя, и дела идут неплохо.

– Понятно. Значит, ты довольна тем, как все в итоге устроилось?

– Ну да, а почему я должна быть не довольна? У меня прекрасная жизнь. Я живу в Нью-Йорке, работаю в известной компании, у меня прекрасный муж, у которого дела идут в гору…

– Вы давно женаты?

– Официально всего пару недель.

– Правда? – спрашивает Эрвин с искренним удивлением в голосе.

– Мы никогда не придавали браку особого значения, для нас это просто формальность. Мы давно живем вместе, любим друг друга – ведь это самое главное.

– Если для вас это формальность, почему вы все-таки поженились?

– Из-за карьеры Пола. Его начальник очень старомоден в этом плане. Он ценит семейные отношения, все партнеры – женатые люди, а Пол вот-вот должен стать партнером… И потом, рано или поздно у нас появятся дети, и с юридической точки зрения будет лучше, если они родятся в официальном браке.

– Официально оформите отношения, – повторяет Эрвин со скептической усмешкой. – Я, видимо, тоже старомоден, или чего-то не понимаю.

– Нет, я целиком и полностью за любовь, верность и моногамные отношения. Я не понимаю смысла всех этих церемоний. Неужели из-за подписи в документах меньше пар распадается? Или любовь усиливается? Это же просто смешно.

– Но если эти церемонии сохранились на протяжении сотен лет, может быть, в них что-то есть?

– Самое главное – искренние чувства. Я очень люблю Пола и счастлива с того момента, как мы познакомились. И для нас не имеет значения, что по этому поводу думают другие.

– Понятно. Кажется, вода вскипела, – говорит Эрвин, запуская руки в рюкзак в поисках чая.

– Эрвин, зачем ты привел меня сюда? – снова спрашиваю я.

– Допустим, я подумал, что ты можешь быть мне полезной.

– Полезной? Ты думаешь, я смогу найти доказательства того, что Даниэль невиновен? – Эрвин кивает. – Это несерьезно. Через несколько дней я возвращаюсь домой. И почему ты решил…

– Тебя тронула эта история, – перебивает он, поворачиваясь ко мне. – Ты не просто так пошла в лес. Ты – второй человек за сто пятьдесят лет, который нашел пещеру Даниэля. За один день. Ты можешь помочь мне, Моника. Я привел тебя сюда только для того, чтобы эта история зацепила тебя так же, как меня. Рассказывать ее, сидя за столиком кафе или на месте событий, – две большие разницы.

– Ты знаешь об этой истории все, в мельчайших деталях. Неужели ты думаешь, что я за неделю найду что-то еще?

– Я не знаю, – Эрвин пожимает плечами. – Возможно, все, что нужно, – просто свежий взгляд.

Я смотрю на огонь, пляшущий в печи.

– Эрвин, прости, но я ничем не могу тебе помочь. Тем более, я не вижу в этом смысла. Даниэль давно мертв, и его палачи тоже. Я не понимаю, что и кому ты пытаешься доказать.

– Ну что ж, – отвечает он со вздохом. – Я должен был попытаться.

– Уже поздно, пора возвращаться, – говорю я тихо.

– Да, ты права, – Эрвин ощупывает вещи. – Твои кроссовки еще влажные, а вот кофточка уже высохла.

– Кроссовки за пару часов не высушить.

– Да, это не самая подходящая обувь для прогулок по лесу, – Эрвин зачерпывает кружкой кипяток, кидает пакетик чая и протягивает мне. – У меня с собой орешки, печенье, шоколад и пара сэндвичей.

– Спасибо, – я обхватываю чашку руками. – Я согласна на любую еду, – сейчас при упоминании о ней я почувствовала, как на самом деле проголодалась.

Эрвин раскладывает еду на столе, подложив под нее полиэтиленовый пакет. Глядя на него в профиль, я снова замечаю огромный синевато-фиолетовый бугор на лбу.

– Эрвин, еще раз прости за шишку, пожалуйста. Мне очень стыдно.

– Ничего, к завтра отек сойдет. Можно присесть?

Я двигаюсь, освобождая место для Эрвина. Мы пьем чай и молча едим, слушая потрескивание огня и шелест дождя за окном. Я зачарованно смотрю на пламя.

– Они были счастливы здесь, да? – вдруг вырывается у меня. – Просто тихо счастливы вдвоем. Здесь не сложно быть счастливым. Когда вот так идет дождь за окном. Я… извини, – я встряхиваю головой. Не хватало еще разоткровенничаться. Это все егермейстер. Нужно допивать чай и скорее возвращаться к Полу. Я на мгновение представляю его здесь – красивого, стильного, уверенного в себе – и с грустью понимаю, что он никогда не вписался бы в это место. Он никогда бы не понял меня, не поверил, что здесь можно быть счастливыми вдвоем. И от этих мыслей мне почему-то становится грустно.

– Спасибо за чай. И за обед, – говорю я совсем тихо, ставлю пустую кружку на стол, беру егермейстер и делаю глоток. Потом молча протягиваю фляжку Эрвину, вопросительно глядя на него. Эрвин кивает, принимая фляжку из моих рук.

– Ну что, идем? Уже темнеет, – говорю я обеспокоенно.

– Не волнуйся, я выведу тебя даже в полной темноте.

– Не хочу лишний раз злить Пола.

Эрвин встает, снимает с печки свою одежду, отворачивается, быстро одевается и выливает остатки воды из котелка на очаг. Потом снимает мою одежду и кроссовки и протягивает мне.

– Я подожду снаружи, – говорит он, поднимая ворот куртки и выходя из пещеры. Я смотрю ему вслед. Он выглядит то ли разочарованным, то ли расстроенным. Неужели он и правда рассчитывал, что я смогу ему помочь? Но как? Я быстро натягиваю одежду, обуваю кроссовки – они все еще немного сыроваты, но это не важно, потому что они станут мокрыми снова через пять минут после выхода из пещеры.

Уже у выхода я вспоминаю про дневники. Дневники Даниэля. Конечно, Эрвин рассказал мне всю историю от начала до конца, но это была его версия, возможно, пересказ Даниэля будет немного другим. В конце концов, что я теряю, – ведь я могу попробовать помочь Эрвину. В худшем случае у меня просто ничего не получится. У меня еще несколько дней отпуска – может, мне удастся уговорить Пола провести их в Андерленде? Вчера он купил билеты на вечер воскресенья с вылетом из Мюнхена, так что время у меня есть.

Я открываю скрипящий ящик письменного стола, достаю тетради и прячу их под кофту, прижав к животу поясом брюк – так должно быть совсем не заметно.

Прихрамывая, я выхожу из пещеры. Лес погружается в сумерки, дождь прекратился. Эрвин стоит в паре шагов от меня.

– Ты хромаешь?

– Это ничего, просто я не смогу идти быстро, – смущенно улыбаюсь я. – Надеюсь, ты никуда не торопишься?

– Ты вообще идти сможешь?

– А у меня есть выбор? – я пытаюсь перевести все в шутку.

Эрвин качает головой, снимает рюкзак и протягивает мне.

– Надевай рюкзак и запрыгивай мне на спину.

– Я… что… опять? Нет!

– Запрыгивай, я тебе говорю.

– Эрвин, если Пол увидит меня в такой… позиции…

– Не увидит, перед выходом из леса я тебя сниму.

– Ну хорошо, – со вздохом я надеваю нелегкий рюкзак Эрвина, забираюсь к нему на спину и прижимаюсь щекой к плечу.

Тетради больно впиваются в живот. Эрвин сплетает руки за спиной, поддерживая, чтобы я не сползала. Странно, но в такой позе я чувствую себя на удивление спокойно и удобно. Похоже, егермейстер сломал мою неловкость и стеснение.

– Держишься? – спрашивает Эрвин, тяжело дыша.

– Держусь, – отвечаю ему в самое ухо. – Эрвин, зачем тебе это нужно?

– Не скажу.

– Нам долго идти до города?

– Таким темпом больше часа.

– Что-о? – я приподнимаю голову. – Ты готов тащить меня целый час? И только ради того, чтобы я помогла тебе в расследовании?

– Ты все равно не дойдешь сама, предлагаешь бросить тебя?

– Эрвин, я тебе нравлюсь? – Похоже, егермейстер дошел до головы.

Эрвин подавил смешок.

– Какая разница, если ты без ума от своего мужа?

– Просто любопытно.

– Тебе стоит проветриться перед тем, как я передам тебя Полу. Хватит того, что ты вся в синяках и в разодранной одежде, – как он вообще на это отреагирует?

Я хихикаю. Похоже, я действительно нетрезва. Пол будет в шоке. Он всегда пил очень мало – не больше пары бутылок пива или бокалов вина. Или двух-трех порций виски. А я в последний раз чувствовала такое опьянение еще в колледже.

– О, я боюсь даже думать об этом. Нужно что-то придумать, или придется импровизировать…

– То есть ты не собираешься рассказывать ему правду? – в голосе Эрвина слышится любопытство.

– Не уверена, что эта правда ему понравится, – признаюсь я. – Если честно, я совершенно забыла о той ситуации в баре, и Пол не знает, что я пошла в лес именно с тобой. Конечно, лучше рассказать ему правду, но я боюсь подумать, чем это может кончиться. Так что я понятия не имею, как буду все это ему объяснять. Проще всего сказать, что я поскользнулась и упала. Не обязательно же вдаваться в подробности?

– Наверное. Моника, мне жаль. Я, правда, надеюсь, что у тебя не будет проблем из-за… сегодняшнего.

– Ну, если он не узнает о тебе и поверит, что я просто упала в овраг, то, думаю, я отделаюсь легким испугом, – с усмешкой говорю я.

– Ты дыши глубже, – советует Эрвин. – Тогда, может, алкоголь быстрее выйдет.

– Ну ладно, – отвечаю я разочарованно и с удивлением ловлю себя на мысли, что мне нравится с ним разговаривать. Очень легко, как со старым другом, которого знаешь тысячу лет. Перед которым не стараешься казаться лучше, чем ты есть на самом деле. Наверное, это от того, что я вижу его в последний раз, поэтому совершенно не забочусь о том, что он будет думать обо мне.

Странно, но от этой мысли мне почему-то становится грустно, и я, вздохнув, снова прижимаюсь щекой к его плечу. Мне становится тепло и уютно. И в голове вдруг появляется мысль, что было бы здорово, если бы этот день не заканчивался так быстро.